Кот машинально похрустел сухим кормом, тезисно пописал в катсан, обреченно вздохнул и продолжил ждать. Лишь хвост ходил ходуном, ведь никому, никому не было дела до Шпунтика! И если бы многомудрый кот имел возможность увидеть своего ненаглядного хозяина, то лишний раз убедился бы в том, что все, буквально все на него, на Шпунтика, плюнули. Даже Котя Чижиков.
Чижикову было совершенно не до кота.
Последние несколько часов Котя провел трудно, хотя начинался полет в Пекин просто замечательно: за зоной паспортного контроля, казалось, остались все заботы, печали и неприятности, а впереди ждала страна мечты и много другого интересного. Чижиков чаял провести без малого восемь часов полета с чувством, с толком и с расстановкой, то есть слегка потягивая виски, почитывая с экрана ноутбука свежескаченный детективчик, а потом и откровенно подремывая, благо в полупустом самолете он единолично восседал на трех креслах и грех было не воспользоваться столь благостной возможностью вытянуть ноги.
Всему этому сбыться было не суждено: невесть откуда появилась симпатичная девица, присела в соседний ряд, напротив, а потом сняла очки — и оказалась Никой, девочкой из будущего, от навязчивого и совершенно бессмысленного присутствия которой, как казалось Чижикову, он раз и навсегда избавился. Ведь детей в самолет так запросто не пускают, тем более — на международные рейсы.
А вот поди ж ты: сидит и смотрит через проход! Только на вид ей уже лет двадцать, глаза накрашены и даже губы помадой вымазаны — не очень умело, но по-взрослому. Есть от чего обалдеть самому невозмутимому человеку.
Чижиков натурально и обалдел: выпучил глаза, стал судорожно хватать ртом воздух и минут несколько ничего (кроме потрясенного «как?!» да «что?!») вымолвить не мог. Ника смотрела на него, улыбаясь, и не было в этой улыбке ни подвоха, ни насмешки, ни каких-либо иных намеков на умственную несостоятельность Коти. Открытая была улыбка, хорошая, дружелюбная, словно в происходящем не было ничего неестественного: мы летим вместе, дядя Костя, ты что, забыл? Чижиков так обалдел, что даже пришел в себя. Обнаружил в правой руке бутылку виски, совершенно не скрываясь, отхлебнул прямо из горлышка, потом единым махом опрокинул в рот содержимое стаканчика, который держал в левой руке — там был все тот же виски, замаскированный капелькой апельсинового сока, шумно выдохнул, утер рот тыльной стороной ладони и только тогда спросил:
— И как это понимать?
— Дядя Костя… — Ника продолжала улыбаться. — Я…
— Какой я тебе дядя?! — птицей взвился Чижиков. — Нашлись тут родственнички самозваные…
— Тише, — Ника приложила пальчик к губам. — Пожалуйста, тише, на нас обращают внимание…
Котя осторожно огляделся: пассажиры, сидевшие поблизости, и правда весьма заинтересованно таращились в их сторону, высматривая возмутителей спокойствия, а ближайшая стюардесса с профессионально озабоченным лицом уже направлялась прямиком к Чижикову.
— У вас все в порядке? — спросила она, остановившись рядом с Никой. — Все хорошо?
— Все прекрасно, — улыбнулась стюардессе Ника. — Просто я сообщила дяде такую приятную новость, что он не сумел сдержать радости.
— Ну… да… — согласно закивал Чижиков под внимательным взглядом стюардессы, а сам в это время придерживал локтем спрятанную за подлокотник бутылку. — Племянница у меня такая затейница.
— Быть может, вам принести чего-нибудь? — спросила стюардесса. — Вдруг, новость такая волнующая, что нужно успокоительное? Или, может, воды? Сока?
— Да, пожалуй сока… апельсинового, — выдохнул Котя.
Едва стюардесса отошла, он вперился в Нику взглядом и спросил, как ему показалось, сурово и требовательно:
— Что же за новость ты… или как вас теперь называть… для меня приготовила?
— Откиньтесь на спинку кресла, — с обезоруживающей улыбкой посоветовала Ника. — И дышите глубже, вы взволнованы.
— Уж как-нибудь управлюсь с волнением… — тут Чижиков снова сбился и окинул Нику оценивающим взглядом. — Погоди… Или погодите…
Котя был в явном затруднении.
— Давайте оставим все как есть, дядя Костя! — Ника была сама кротость. — Я вас называю на «вы», вы меня называете на «ты». Вы мой дядя, а я ваша племянница, притом большая затейница.
— Черт-те что! — вырвалось у Чижикова. — Ну просто черт знает что!
Вернулась стюардесса и подала Коте стаканчик с соком. Чижиков поблагодарил ее и, едва та отошла, нагнулся к Нике.
— Так, пересаживайся ко мне и давай объясняться!
— А что случилось, дядя Костя? — захлопала ресницами Ника, но пересела в ряд Чижикова.
— Это просто невозможно! — страшным шепотом вскричал Чижиков, сверля Нику бешеным взглядом. — Ты издеваешься? Издеваешься, да?
— Почему-у-у? — округлила глаза Ника, и если бы Котя видел ее впервые, он бы точно принял это удивление за совершенно искреннее.
— Ты издеваешься, — обреченно кивнул Чижиков, от души хлебнул сока и плюхнул в стакан по самый край виски. Ему мучительно не хотелось продолжать этот разговор, он не понимал, что и как спрашивать, но и молчать было нельзя: происходящее выходило за рамки обыденности, и с каждой минутой ему делалось все страннее. — Значит, ты разыгрываешь из себя дурочку. Ну что ж, замечательно, давай будем разговаривать как два идиота.
— Зачем, дядя Костя?
— Затем, что, быть может, тогда я смогу наконец хоть что-то понять, девочка из будущего, или теперь ты не из будущего? Итак, что мы имеем? Еще вчера ты была мелкой пигалицей в возмутительном платье. Нежданно-негаданно явилась ко мне под дверь. Чаю с бергамотом потребовала… Съела мой батон и мою колбасу… Сигарету выбросила… Призрака прогнала… Кота приручила… — Костя перечислял подробности первого визита гостьи из будущего, как будто они помогали ему удерживать разбегающиеся мысли. — А потом заявила, что ты моя спутница! И уже не отставала ни на шаг! Как банный лист приклеилась! А я тебя звал?! И лишь мой природный ум…